Героини этого проекта – девушки, которые прошли серьезные жизненные испытания. Их путь борьбы, веры и надежды зафиксирован шрамом на теле. История каждой из них – это история о силе духа, принятии себя и красоте. Мы посвящаем его всем, кто сейчас проходит через трудный этап в жизни. Не сдавайтесь и несмотря ни на что идите вперед и любите себя!
Екатерина Волкова
стилист
Я не ношу бикини, потому что мой живот разделен на 2 части длинным и неровным шрамом. История его появления началась быстро и непредсказуемо. 2007 год, мне 22 года. Прошло полгода после моей свадьбы, и мы с мужем задумались о детях.
Я по совету подруги решила начать с УЗИ, чтобы потом с результатами идти в женскую консультацию. Захожу в кабинет, ложусь на холодную кушетку и мгновение спустя слышу вопрос:
- Дети есть?
- Нет…
Все, кто был в кабинете, смотрели на меня с сожалением, и это было страшнее всего. Спустя час я рыдала на плече мужа, сжимая в руках протокол УЗИ и направление в онкологический центр. Дальше была череда осмотров, сдача анализов, пункций. Страшный диагноз подтверждался в каждом кабинете – опухоль на месте левого яичника. Несколько вечеров подряд мы с мужем просто лежали дома на кровати в обнимку, я рыдала, а он просто молча обнимал меня. Мои родители и сестра были на Севере, бабушке я о диагнозе не рассказывала, берегла. Знали только мы и семья мужа. Муж всегда был рядом, поддерживал и сопровождал меня везде, на его работе все понимали.
Однажды свекровь сказала мне интересную вещь: «Катя, я слышала, онкология бывает ответом на обиды или какие-то сильные переживания. Может, стоит поработать с психологом?». Так началась моя терапия! Видимо, в стрессовом состоянии осознания приходили молниеносно. Я быстро научилась слушать себя и смотреть глубже: делала домашние задания, уливаясь слезами, я спорила и смирялась, злилась и прощала. Перед операцией заведующая хирург-онколог сказала мне и моей бабушке, что на операционном столе решится, удалят ли мне один яичник или все женские органы. Я испытывала страх от того, что не смогу зачать ребенка. Но муж в тот день сказал очень важные слова: «Мне неважно, будут ли у нас дети, мне нужна только ты – живая!». Операция прошла максимально успешно, насколько это возможно – я осталась без одного яичника, а спустя 10 дней мы узнали, что опухоль была доброкачественная.
Чудо? Однозначно! Ведь все дооперационные анализы и исследования подтверждали обратное! Несмотря на прогнозы врачей: «Одного точно родишь!», сегодня у меня трое детей от любимого мужчины. Платой за это счастье стал шрам. Длинный, кривой, некрасивый, сросшийся неправильно и несимметрично… Я долго ненавидела его, искала способы от него избавиться – мази, аппараты – ничего не помогало. Приспособилась не замечать его, но совсем недавно я поймала себя на том, что больше не стремлюсь скрыть его.
Я не смирилась с ним – я полюбила его.
Екатерина Аржанова
певица
Сноуборд я воспринимала как продолжение себя. Прыжки, развороты, бешеная скорость – я рисковала и была абсолютно убеждена, что на трассе со мной ничего не может случиться, потому что даже опасные склоны, куда съезжались только опытные сноубордисты, давались мне легко. А в тот злополучный день мы с подругой и вовсе поехали на Красную Глинку – трасса, на которой я буквально выросла. Погода была паршивая: лепил снег, намело сугробы, видимость плохая, но моя самоуверенность погнала меня на склон, хотя я все же выбрала южный, «детский» спуск.
Я набрала высокую скорость и тут налетаю на кочку, меня на полном ходу отбрасывает с трассы прямиком в осветительный столб. Дальше началась суета, которую я плохо помню. Приехал супруг. Меня привезли в больницу имени Пирогова, где врачи заключили разрывы в легком, тяжелый перелом ключицы, переломы ребер, множественные ушибы внутренних органов. В первую очередь хирурги принялись спасать мое легкое. Сначала – консервативно: в тело было интегрировано множество трубок, чтобы расправить легкое. От этого остались маленькие шрамы. Но лечение не помогло, пришлось прибегнуть к хирургическому методу. Операция шла 4 часа, прошла успешно. Так у меня появился первый шрам под грудью. Потом была операция на ключице. Несколько месяцев рука находилась в неподвижном состоянии, мышцы атрофировались настолько, что я даже руку не могла поднять и в какой-то момент уже не верила, что смогу это снова сделать. В общей сложности на реабилитацию ушел год. Было очень тяжело морально и эмоционально – я плакала, срывалась, потом снова шла в бой. Шрамов я тоже стеснялась. Если летом надевала открытую одежду, казалось, все взгляды прикованы к рубцам. Пыталась от них избавиться – на какие только процедуры не ходила, но спустя время следы от операций, во-первых, стали гораздо бледнее и тоньше, а во-вторых, я привыкла к ним, комплексы ушли сами собой. Вообще этот несчастный случай воспринимаю как урок: меня подвела моя самонадеянность и чувство гордыни – я все знаю, все умею. Юношеская спесь с меня сошла, я стала человеком, который учится всегда. А еще после этого случая я начала петь. Выписывая меня из больницы, врачи предупредили: если я не буду разрабатывать легкое, оно может вновь сомкнуться.
Я регулярно делала дыхательные упражнения и в том числе пошла на вокал, хотя в детстве музыкой не занималась. И вдруг стало получаться. Я полюбила пение так сильно, что сделала его своей профессией, которая приносит мне доход, и очень счастлива этим. Как говорит моя семья, голос – это компенсация за все то, через что мне прошлось пройти.
Мария Иванова
кардиолог Кардиологического диспансера (СОККД)
Мои испытания начались, когда во время банальной плановой УЗИ-диагностики мне сказали, что у меня опухоль, и ее нужно удалить. Через три дня я уже лежала на операционном столе, и один из лучших хирургов выполнил операцию 20 декабря 2015 года. Но - одно «НО»: для хирургического доступа необходимо было сделать разрез по передней поверхности шеи, а это та зона, которая доступна для видимости окружающим людям. Потом полгода я проходила лечение от пареза голосовых связок, который произошел вследствие отека (я не могла говорить), многократное лечение в Москве. Сейчас я понимаю - это были временные трудности. Моим детям 15 лет, у меня интенсивные тренировки, стойки на голове и на руках, достойная работа, мой любимый мужчина целует меня 100 раз в день и говорит, что я самая красивая. Именно он настоял на том, чтобы я окончила модельную школу и продолжала участвовать в показах, фотосессиях и поехала на Мальдивы в качестве модели BAYRA, несмотря на мой видимый шрам 19 см по передней поверхности шеи до грудины.
P.S.: Я работаю кардиологом с тяжелыми хирургическими пациентами. А знаете, что самое важное в исходе заболевания? Настрой пациента и родственников.
Екатерина Подгорнова
В 2020-м году мне поставили диагноз: рак молочной железы. Тогда появился мой первый шрам – мне удалили молочную железу и лимфоузлы, но грудь сохранили и установили имплант. Внешне ничто не говорило о том, что я прошла через онкологию. Небольшой шов видели только я и мой супруг. А через два года случился рецидив. Консилиум врачей принял решение удалить грудь полностью вместе с кожей. На месте груди появился огромный рубец. Беспокоил меня не он, а сам факт того, что я потеряла грудь. Был период, когда я чувствовала себя неполноценной женщиной, каждый раз глядя на себя в зеркало, плакала. Муж меня поддерживал и говорил, что все это неважно, главное, что я жива. На заказ для меня изготовили белье с силиконовым вкладышем, который позволял создать симметрию груди и внешне, в одежде все выглядело очень хорошо. И все же, проходя мимо витрин с красивым нижним бельем, я испытывала горечь и желание когда-нибудь позволить себе купить красивый комплект и надеть его. Спустя еще три года я решила, что все-таки хочу восстановить грудь. Как правило, после мастэктомии женщинам ставят экспандер, чтобы растянуть кожу для последующей имплантации. Но в моем случае такой метод оказался невозможным. После лучевой терапии кожа истончилась и экспандер бы ее просто порвал. Тогда врачи предложили взять лоскут кожи со спины, пришить его в область груди и поставить экспандер. Я согласилась, так у меня появился еще один шрам на спине. Сейчас я нахожусь в ожидании, когда я смогу начать процесс восстановления груди. Случай с первой имплантацией, который окончился рецидивом, научил меня тому, что нельзя торопиться – всему свое время. И теперь я спокойно ожидаю решение врачей. Шрам для меня - не боль и не комплекс и даже не напоминание о болезни – забыть о ней невозможно. Это путь, который я прошла, борьба за жизнь и здоровье, которая еще продолжается. А если он мне и служит напоминанием, то только того, что я сильный человек.
Ольга Галимова
врач-педиатр, нутрициолог
В 2018 году аккуратная родинка на моем беременном животе резко начала расти и практически сразу после родов было принято решение ее удалить. Но, к сожалению, выяснилось, что это не просто родинка, а серьезное образование, которое требует срочного удаления и дальнейшего наблюдения. Так на месте, казалось бы, маленькой родинки появился большой шрам на животе, а с ним и много дней различных обследований, анализов, процедур. Счастье первого года материнства было неизбежно растеряно в этих неприятных хлопотах.
Первые полгода-год после операции пришлось пройти все стадии принятия. Было и отрицание случившегося, и гнев от осознания, что мое тело теперь имеет такой яркий «дефект».
Далее шли внутренние торги на ношение только слитных купальников, отсутствие топов и коротких футболок, оголяющих живот.
И где-то тут даже случилась депрессия. Но за ней (как и положено по всем законам психологии) наступила стадия принятия.
Сейчас с уверенностью могу сказать, что принимаю себя такой, какая я есть, и даже люблю эту свою особенность. Ведь шрам — это часть моей жизни, моя история, без которой не было бы меня сегодняшней: сильной, смелой и такой настоящей.
Светлана Зеленцова
финансист
Первые шрамы на теле у меня появились в 22 года после операции на обеих почках. Несмотря на старания хирурга сделать все максимально деликатно, спина была изуродована красными келоидными рубцами. Я очень переживала и комплексовала по этому поводу. Делала различные физпроцедуры, втирала мази, но в моем случае это не особо помогло. Лишь по прошествии многих лет рубцы стали менее заметными. Тогда меня очень поддержал супруг, он никогда не акцентировал внимание на шрамах, постоянно делал комплименты, подчеркивал мою фигуру. Я перестала переживать и сейчас смело надеваю на море открытые раздельные купальники.
В 38 лет мне поставили диагноз рак молочной железы. Была проведена мастэктомия. Очередной шрам от подмышки до ореолы - красный, келоидный. В этот раз комплексов и переживаний по поводу внешнего вида не было. Я приняла этот удар судьбы как вызов. Конечно, на многие вещи у меня изменились взгляды, произошла переоценка ценностей. Я не стала скрывать свой диагноз, на своем примере пытаюсь показать женщинам, что ни при каких обстоятельствах нельзя опускать руки. Мне помогают пройти этот путь мои родные – супруг и дочь, замечательная команда докторов РДЖ-Медицина – онколог Кочетков Роман Иванович и химиотерапевт Королева Ирина Альбертовна. Сейчас мне 41 год, я занимаюсь йогой, путешествую, получаю второе высшее образование в направлении телесной психотерапии, работаю финансистом (кстати, иду на повышение), обучаюсь вождению.
Спешу жить, не откладываю мечты и желания на потом. Говорю родным о своих чувствах, проживаю с ними каждое мгновенье. Я принимаю и люблю свое тело, шрамы - это моя история, мои уроки и испытания, которые делают меня сильнее и мудрее. Шрам на груди каждый день напоминает о ценности жизни, о благодарности докторам и близким, о необходимости двигаться и развиваться, жить здесь и сейчас.
Яна Беспалова
Менеджер по федеральным партнерам в крупной торговой сети
В августе 2021 года у меня обнаружили опухоль правой прямой мышцы живота – десмоидную фиброму. Крайне редкий вид опухоли, встречающийся в 2-3 случаях на 1.000.000 новообразований. Ее сложно классифицировать однозначно как доброкачественную или злокачественную опухоль. Ее коварность в том, что она имеет свойство агрессивно расти и прорастать в близлежащие органы: кости, суставы, в моем случае - в толще правой прямой мышцы живота, где расположены все внутренние органы, поэтому врачи приняли решение немедленно провести операцию по удалению опухоли, после которого на моем животе остался большой шрам. Чувство стеснения или стыда по поводу него у меня никогда не было. Стыдно должно быть воровать, предавать, грабить, обижать слабых, но точно не испытывать дискомфорт из-за проведенного лечения. Да, я не могу носить раздельный купальник, короткие топы – шрам, скажем так, несмотрибельный, и, признаюсь, я не раз пыталась если не убрать его (что невозможно), то хотя бы сделать менее заметным. Кремы и гели не помогают при келоидных рубцах, а операция по иссечению шва дала негативный результат в моем случае.
Рубец стал только заметнее и грубее. Но я верю в современную косметологию, надеюсь найти врача, который сделает мой шрам более эстетичным. Но это далеко не главное. На момент постановки диагноза мы с мужем воспитывали 3-х летнюю дочь и мечтали о сыне. Эта мечта вела меня вперед на протяжении всего периода борьбы с фибромой. Убеждена, что если человеку дается мечта, то даются и силы. 11 месяцев назад я родила сына.
Сегодня шрам напоминает мне о сложном этапе моей жизни, который я смогла преодолеть. Болезнь научила меня бережнее относиться к себе. Если организм требует отдыха, то нужно его услышать – делегировать обязанности, перенести встречу, отложить дела. Вспоминая этот путь, обнимая своих детей, я знаю, что после самой темной ночи наступает рассвет.
Ольга Кулямина
Некоторое время назад во время регулярного чекапа УЗИ показало шишку в груди, которая по результатам исследования оказалась злокачественной.
Меня ничто не беспокоило, а шишка не прощупывалась при ручном осмотре. В общем, это была удача найти эту штуку. Именно поэтому я призываю всех девушек и женщин проходить регулярные чекапы и никогда не пренебрегать этим правилом. Ранняя диагностика повышает выживаемость и снижает инвалидизацию пациенток. К сожалению, каждая 8-я женщина столкнется с этим диагнозом. Если так - лучше диагностировать на ранней стадии чтобы иметь больше шансов вылечиться.
Шрам от порт-системы и сам порт мне даже немного нравятся.
Это какая-то необычная штука, которую даже в клиниках и лабораториях у меня рассматривают, если это не онкомедучреждение. А вот подгрудные шрамы мне доставляют серьезный моральный дискомфорт. Они большие и, глядя них, становится ясно, что это следы не самой простой истории. Вообще, принятие проходит с трудом. Еще до диагноза я была в психотерапии уже около полутора лет и думала, что построила достаточно внутренних опор.
Но окончательного принятия не произошло. Стараюсь носить одежду, которая не вызывает вопросов и не привлекает внимания к шрамам. Участие проекте GL - это еще одна попытка обрести смирение. Такой у меня характер.
